В соответствии с распоряжением Министерства юстиции Российской Федерации от 8 апреля 2022 года Московский центр Карнеги, представлявший в России Фонд Карнеги за международный мир (США), прекратил свою работу. Этот сайт — архив материалов Центра, опубликованных до 8 апреля 2022 года. Новые публикации Фонда Карнеги за международный мир на русском языке вы можете найти на сайте Carnegie Politika.
Как страх трансформирует политическую элиту России
Подпишитесь на рассылку новых материалов Carnegie.ru
Понравился материал? Подпишитесь на рассылку!
Петров
С 2014 года в России идет радикальное обновление политических элит, имеющее скорее стратегический, а не ситуативный характер. Журналисты и эксперты описывают этот процесс в терминах «кадротрясение», «губернаторопад», «кадровая революция». По всей видимости, это двоякое явление: с одной стороны, идет переустройство элит, отражающее изменения режима, с дугой – дальнейшая эволюция режима под воздействием меняющихся политических элит. Это не просто радикальное обновление кадров в рамках все той же системы, а радикальное изменение системы и проходящее вслед за ним и в параллель с ним обновление кадров.
Чистка губернаторского корпуса
2015 год ознаменовался началом чисток на уровне правительственных агентств и госкорпораций, 2016-й стал временем радикального обновления руководства силовых структур, а 2017-й, похоже, будет годом радикального обновления губернаторского корпуса (уже сменились 19 глав регионов – почти каждый четвертый).
За три недели, с 25 сентября по 12 октября, были заменены 11 губернаторов, причем до окончания срока им оставалось два, а то и три года, у половины из них это был первый срок (то есть не сработала модель замен 2014 года). Много говорили об омоложении кадров, оно действительно произошло, но не радикальное: если средний возраст ушедших был 57 лет, то новоназначенных – 48.
Гораздо более существенно, чем возраст, уменьшилась укорененность губернатора в регионе, его связь с местными элитами. Из 11 новых назначенцев восемь до этого никак не были связаны с регионом. Президент Путин на Валдай-клубе, заявив, что все было сделано удачно, сказал о задаче «создать новый губернаторский корпус из молодых перспективных, современных людей, которые думают о будущем региона и всей России».
Большое значение имеет и стилистика кадровых замен: с понедельника по четверг, по одной в день, как Банк России отзывает лицензии у несостоятельных банков. Такой ритмичностью намеренно подчеркивается крайне зависимое от Кремля положение главы региона. Кроме того, сменили десятерых, а дрожали многие – те, кого в это время вызывали в Кремль, чьи имена полоскались в прессе, и многие другие. В феврале – марте губернаторам давали прочитать написанные под копирку заявления о добровольном уходе, чтобы дать дорогу молодым. В этот раз накануне отставок они просто выступали с опровержениями слухов об отставке.
Лишь двое из десятка замененных за последние недели губернаторов – Рамазан Абдулатипов и Виктор Толоконский, оба в прошлом заметные политики – позволили себе разговорчики в строю. Они не стали дожидаться указа президента о своей отставке и объявили об этом сами, таким образом продемонстрировав негативное отношение к этому.
Причина послушности губернаторов и в том, что против каждого из них может быть использован какой-то компромат, и в том, что он активно используется – только за последние два с половиной года пятеро глав регионов оказались за решеткой. У губернатора, которому Кремль предлагает уйти, сегодня выбор невелик: уйти по-доброму или не по-доброму.
Губернаторские замены продемонстрировали, что Кремль сознательно насаждает страх среди элит: в расход вывели десять – по одному в день, но «выводили» два десятка. Также очевидно, что идет снижение авторитета губернаторского корпуса и повышение авторитета президента на его фоне. Очередной удар нанесен и по институту выборов, полностью утрачивающих смысл в системе, где Кремль может пачками менять по своему усмотрению избранных гражданами губернаторов.
Кадровые логики
У кадровых замен последнего времени – федеральных и региональных – не одна логика, а несколько разных.
Что касается замен глав регионов, то здесь убирали тех, кто с точки зрения Кремля является обузой на президентских выборах и, вместо того чтобы подставить плечо президенту на выборах в марте, сами нуждаются в поддержке. Их заменяют на других, способных дать хотя бы краткосрочный позитивный эффект. Благо, по мнению Кремля, предыдущие две волны замен продемонстрировали на выборах в сентябре свою эффективность. Последняя волна оказалась и самой крупной, затронувшей большие, электорально важные регионы, и самой диверсифицированной по моделям замен.
Так же работает логика обновления антуража, окружения президента как ответ на соответствующий общественный запрос. Одновременно аннулируются долги по счетам, претензии к власти с уходом тех, к кому они накопились. А к симпатичному, только что приехавшему из Москвы рьяному чиновнику какие претензии? Здесь медовый месяц, позволяющий как минимум до выборов снять все шероховатости в отношениях между гражданами и региональными властями.
Работает, по-видимому, и новая кириенковская модель анализа спроса со стороны региона. Там, где люди очень устали от варягов, как в Самарской области и Красноярском крае, их порадовали авторитетными представителями местной элиты. Где-то, как в Нижегородской области, где много лет губернатором был вполне укоренившийся варяг-москвич, прислали более молодого варяга-питерца. Где-то, как в Новосибирской области, местного бывшего мэра, не справившегося, по мнению Кремля, с ролью губернатора, меняют на другого мэра, издалека. Впрочем, как раз в Новосибирске приезд на княжение малоопытного вологодского мэра восприняли скорее негативно.
Сохраняется и квотный принцип, лежащий в основе сотрудничества власти с прикормленной системной оппозицией: за КПРФ при перестановках сохранена Орловская область, «Справедливая Россия» получила Омскую вместо утраченного ею в прошлом году Забайкальского края.
Совсем другая логика работает в отношении корпораций. Тут цель – разрушить устоявшиеся патрональные сети. Десятью годами ранее то же самое делалось в отношении регионов, бывших тогда относительно автономными корпорациями. Теперь логика подавления автономности, применявшаяся ранее в отношении допутинских корпораций, пришла в корпорации путинские.
Еще есть логика присадки федеральных элит – «тестирования принцев», по Евгению Минченко. Пока, впрочем, мы видим скорее билет в один конец. Трудно всерьез говорить о тестировании Зиничева, который, пробыв чуть больше месяца губернатором, вернулся в Москву, став заместителем директора ФСБ. А Воскресенский отправляется с поста замминистра экономики уже во вторую региональную командировку: сначала в Калининград, теперь в Иваново.
Наконец, есть еще все шире распространяющаяся логика ротации губернаторов, как любых федеральных чиновников в регионах. В сталинской системе эта логика действовала практически непреложно: побыл пять лет секретарем обкома в одном регионе – поезжай в другой, а то станешь не столько проводником интересов центра, сколько выразителем интересов региональных элит. Еще совсем недавно у нас были три губернатора, переставленные с одного региона на другой: Меркушкин в Самаре, Толоконский в Красноярске и Кожемяко на Сахалине. Сегодня остается лишь один Кожемяко – по-видимому, модель оказалась не очень работоспособной.
В результате подвижек последних лет само понятие региональных элит меняет свой смысл. Если раньше, в 1990-е, можно было говорить об окукленности региональных элит, потом о перекрестном опылении и кадрообмене между регионами и центром, то сейчас вместо региональных элит создается слой номенклатурных элит регионального уровня, без привязки к конкретному региону. Полпредство при этом часто становится промежуточной инстанцией: регион – полпредство – другой регион.
Номенклатурная элита
Политические элиты – это не те, кто лучше остальных. Это те, кто влиятельнее остальных, кто в силу своего высокого положения принимает участие в выработке решений. Важно, как и чем определяется это высокое положение. В условиях аристократии оно определяется предками; при меритократии – личными заслугами перед властью и обществом; в номенклатурной системе – полезностью в глазах вышестоящего начальника.
С известной долей условности можно сказать, что если советская политическая элита была номенклатурной, то постсоветская сочетала в себе черты меритократии и номенклатурной элиты. Это не означает, что меритократия или, скажем, потомственная элита – это что-то по определению более достойное, чем элита номенклатурная. Это лишь что-то менее зависимое от сегодняшней конъюнктуры и начальства и, стало быть, способное играть вдлинную.
Такого рода гибридность оказалась не очень устойчивой, и начиная с 2012 года развитие стремительно пошло в сторону усиления номенклатурных черт. Этому способствовало резкое усиление давления на элиты под лозунгами борьбы с коррупцией. Рычаги этого давления находятся в руках президента и его администрации. Свою роль также сыграла конфронтация с Западом с двумя последовательно выстраивавшимися заборами для элиты: внутренним, с запретами на выезд, обладание собственностью за рубежом и так далее, и внешним.
Номенклатурная элита отличается от обычной политической элиты отсутствием самодостаточности, преобладанием наведенного потенциала, обусловленного положением в системе, над собственным. Она статусно-сетевая, а не индивидуалистская (аристократическая или меритократическая), для нее характерен примат внутренних норм и правил над внешними, абсолютная лояльность субпатрону и горизонтальные перемещения. Это феномен плоских сетей с явным административным доминированием и, соответственно, почти тотальной зависимостью от одного патрона.
В номенклатурной элите нет места индивидуальной легитимности, поэтому выхолащивание выборов губернаторов и демонтаж выборов мэров – это не отдельные эксцессы, а главное содержание, суть политического развития последнего времени.
Репрессии в отношении номенклатурной элиты имеют системный характер, и те, кто под них попадает, персонально ничем особо не провинились ни по внутриноменклатурным, ни по внешним правилам. Они не отличаются от большинства коллег. В назидательности выборочных наказаний и устрашении всего слоя номенклатурной элиты и состоит смысл таких репрессий. В вину при этом может вменяться то, что еще совсем недавно входило в правила игры.
Иными словами, старые правила по факту не работают, а каковы новые, непонятно, что парализует способность номенклатурных элит к самостоятельному действию. Номенклатурные привилегии, еще недавно воспринимавшиеся как абсолютное благо, оборачиваются повязанностью, уязвимостью сверху в ситуации, когда сужается круг друзей, которым всё, и расширяется круг тех, кому закон.
Новая земщина
Нарастающая репрессивность режима – очень важный момент, знаменующий поворот от мягкого к жесткому авторитаризму с элементами тоталитаризма. Начав с подавления автономности субъектов, доставшихся ей по наследству, путинская система завершила полный виток спирали и принялась за созданные уже ею самой структуры. Можно, таким образом, говорить о возрастной эволюции/трансформации режима.
Законодательная база для серьезных репрессий против элиты и необходимая логистика были заложены в 2012–2014 годах в рамках так называемой национализации элит, деофшоризации и прочего. Активное развертывание самих репрессий начинается с конца 2013–2014 годов с дел Росграницы и Росгранстроя, руководители которых первыми из глав крупных корпораций получили обвинения в создании преступного сообщества с целью хищения бюджетных средств.
Дальше было сведение счетов между ФСБ, ставшим вместе со Следственным комитетом главным оператором репрессий, и МВД. Это и начало дела Сугробова/ГУЭБиПК, и аресты двух глав региональных управлений МВД – на Сахалине и в Ивановской области. С 2015 года начались аресты губернаторов и их команд, и тоже с обвинениями в создании организованных преступных сообществ.
Важными элементами, позволяющими говорить именно о политических репрессиях, являются демонстративная жесткость и часто случайный выбор жертв. Мишень репрессий не просто конкретные индивиды, а крупные социальные и элитные группы. Наблюдаемые сейчас репрессии не столько массовые, хотя весьма масштабные, сколько адресные и показательные. В наш информационный век они выполняют ту же роль, что при Сталине массовые. Все это позволяет говорить о воронке/спирали репрессий.
По сути, элиты разделились на новые опричнину, насаждаемую сверху вниз под контролем – прямым или опосредованным – со стороны Администрации президента, и земщину, включающую остальную часть госаппарата и граждан, общество. Осуществляемые опричниной репрессии выполняют ряд важных для системы функций, прежде всего легитимацию власти президента, устрашение, контроль за элитами, обеспечение вертикальной мобильности элит.
Идет атомизация, перекраивание сетей – из многочисленных, относительно автономных в одну единую. Это похоже на пирамиду из мокрого песка, склеенную страхом. Чтобы пирамида не рассыпалась, страх, как и влажность в случае с песком, нужно постоянно поддерживать.
Страх, как в «Тараканище», парализующий волю и способность элит к сопротивлению, распространился при относительно малом числе жертв удивительно быстро. Это не просто феномен «информационной» диктатуры, по Гуриеву и Трейсману, это информационно-репрессивная диктатура, где вместо массовых репрессий используются адресные, тиражируемые с помощью СМИ.
Как и в приснопамятные времена, принадлежность к опричнине не гарантирует защиты от репрессий, под каток которых стали попадать и руководители Следственного комитета регионального уровня, и высокопоставленные офицеры ФСБ.
Элиты: модель устройства
В разное время экспертами предлагались различные модели устройства путинских элит: «башни Кремля» с акцентом на устойчивые бизнес-политические коалиции, сложившиеся еще до прихода Путина на пост президента; «солнечная система» – централистская модель, изображающая представителей элиты в виде планет, вращающихся по своим орбитам вокруг Путина и время от времени формирующих ситуативные группы-созвездия, временные коалиции, а потом разлетающихся в разных направлениях; «политбюро» – развернутая иерархизированная схема с разными статусами (член ПБ, кандидат, член ЦК), секторами и функциональными ролями; руководство корпорации «Россия Инк.», где Путин является и CEO, и председателем совета директоров, а остальные – либо акционерами, либо менеджерами. Нельзя сказать, что эти четыре модели альтернативны, они скорее дополняют друг друга.
Однако масштабные кадровые перестановки последних трех лет и резкий рост персоналистского характера режима радикально изменили политическую геометрию власти. Теперь скорее следует говорить о «царском дворе», окончательно оформившемся после 2014 года, чем о бизнес-корпорации или политбюро.
Каковы основные признаки этого «царского двора»?
– Прогрессирующая слабость всех институтов за исключением института президентской власти и всего, что с ним связано.
– Моноцентричность, огромная зависимость всех от вождя, связанная с вождистским, а не электоральным характером легитимности системы, которую вождь получает напрямую от граждан и передает по своему усмотрению вниз, элитам.
– Вместо иерархии должностей иерархия конкретных людей, в которой много определяется в том числе физическим доступом к вождю, более значимым, чем формальный статус в системе.
– Отсутствие форматов единовременного представительства интересов основных элитных групп, ключевая роль президента как абсолютного медиатора.
Заметим, что при дворе имеются придворные и феодалы, факторы влиятельности которых различны. У первых это близость к монарху, у вторых – контроль над значительными ресурсами – административными, финансовыми, силовыми.
Царский двор сам по себе, может, и хорош. По крайней мере с точки зрения царя. Вопрос в функционале, а он, как представляется, скоро будет меняться.
Вся система скоро должна будет прийти в движение, и, похоже, в Кремле подготовку к этому понимают как превращение ее в единую машину, где губернаторам и главам отраслевых корпораций отводится роль если не винтиков, то передаточных звеньев между единым пунктом управления и исполнителями его воли.
Атомизированную, полупарализованную от страха номенклатурную элиту легче контролировать, но ее невозможно мобилизовать на реализацию какого-то проекта – ни консервативного, ни либерального. Поэтому после президентских выборов система изменится, не сможет не измениться, хочет она этого или нет.
Фонд Карнеги за Международный Мир и Московский Центр Карнеги как организация не выступают с общей позицией по общественно-политическим вопросам. В публикации отражены личные взгляды авторов, которые не должны рассматриваться как точка зрения Фонда Карнеги за Международный Мир.
Другие материалыКарнеги
Несистемная элита и безличное государство. Как друзья Путина проигрывают новой бюрократии
Прыгнуть со скалы. Как формируют новый управленческий класс в России
Губернаторопад. К чему приведет нынешняя волна отставок глав регионов
Самое популярное :